Политика путинской России в отношении ЛГБТК+людей никогда не была ни дружественной, ни человеческой: тому примеров множество – закон о гей-пропаганде, нулевая реакция на охоту на геев в Чечне и вот сейчас: признание «международного ЛГБТ-движения» экстремистским – абсолютно пространное решение российской обезумевшей судебной системы, по которому репрессии ждут любого квира. Когда по всей стране общество раскалено от ненависти к определенной группе, то что ожидать от глубоко религиозного и патриархального Кавказа? Еще большей ненависти, ненависти в квадрате. КавказПрайд рассказывает истории нескольких квир-людей из северокавказских республик, которые там живут и работают, радуются и грустят, надеются и отчаиваются.
Мурад
Когда началась полномасштабная война России против Украины, 28-летний махачкалинец Мурад (здесь и далее имена изменены по соображениям безопасности) понял, что пора – надо уезжать. В марте он уже был в Тбилиси. Но покинул он республику не из-за опасений преследования по ориентации – по его словам, он боялся, что его призовут на войну.
«Я отслужил по контракту три года, потом вернулся домой, отучился на курсах по дизайну сайтов, нашел работу, – рассказывает Мурад. – Что я понял после службы, так это то, что ненавижу все военное, оружие. Это чувство у меня почему-то возникло на второй день, когда я приехал домой. Странное было ощущение. Я-то думал, что снова пойду служить, если на гражданке не сложится. И хорошо, что у меня такое отвращение ко всему этому появилось. Знаете, я сидел с друзьями в кафе, мы болтали на разные темы, шутили. И вдруг почему-то мне в голову стукнула эта мысль, что армия и все, что с ней связано, для меня чужое уже. Я не переживал из-за этого, не переживал из-за потраченных на службы трех лет. Просто решил: никакой службы дальше».
С началом войны Мурад решил, что оставаться дома нельзя: «Моих знакомых призывали. Со дня на день и меня должны были. Поэтому я уехал в Тбилиси. Нам домой звонили. Отец отвечал, что я давно уехал, женился в другой стране и все такое. Он был против этой путинской войны».
В Тбилиси Мурад чувствовал себя спокойнее, хотя, признается он, его угнетала общая атмосфера негатива ко всему, что связано с Россией: «Надписи на стенах эти, отношение людей было каким-то другим. Но все равно в Тбилиси я мог спокойно ходить на свидания с другими парнями».
В Махачкале у Мурада были редкие встречи с другими мужчинами для секса, а о том, чтобы с кем-то заводить серьезные отношения, он и не думал всерьез: «Конечно, мне хотелось, чтоб у меня был постоянный парень. Не партнер для секса, а именно мой парень, мой мужчина. Но в Дагестане это сложно. В Тбилиси тоже сложно, но хотя бы я мог без страха ходить на свидания. Пить кофе, гулять вместе, ходить в клубы».
В сентябре 2022 года Мураду пришлось вернуться в Дагестан – скончался отец. Уехать обратно в Тбилиси он уже не мог. «Не смог не потому, что не хотел, а потому что нельзя бросать маму, сестер, – говорит Мурад. – Кто за ними будет смотреть? Одна сестра в университет пошла, другая в старшие классы перешла. И мама наша домохозяйка. Конечно, я мог деньги присылать. Но просто так их оставить и уехать я не могу».
Что будет дальше? Мурад не знает ответа на этот вопрос. От военкомата хоть и откупились большой взяткой, но на войну что позовут опасность есть, уверен он. И с личной жизнью, по его словам, придется что-то делать: «Плана у меня нет. Больше года я дома. Работаю, деньги есть вроде, не жалуюсь. Нет спокойствия, удовлетворения нет жизни. У меня есть один знакомый, с которым мы видимся чисто ради секса. Ничего серьезного там не может быть – у него жена, двое детей. Мы сразу договорились, что секс и все. Но я же человек, мне просто этого животного чувства мало, конечно».
Когда российский суд признал экстремистским «международное общественное движение ЛГБТ», то Мурад, как говорит, решил, что это просто очередной дискриминационный шаг государства.
«Для меня это решение Верховного суда в одной плоскости лежит с другими противочеловеческими решениями нашего государства. Нападение на Украину разве что-то нормальное? Убийства и зверства, что там творят наши солдаты, – это нормально? Тысячи убийц и преступников выпустили из тюрем, чтобы убивать украинцев. Это нормально? Поэтому для меня все эти законы и решения не кажутся чем-то, о чем говорят, что называется "со дна постучали". Не удивлюсь, если скоро геев сажать будут только за то, что они геи».
Когда я начала плакаться ей, что не хочу, она меня ударила и сказала, что моим мнением никто не интересуется и никогда не будет
Тамила
Живущая в Грозном 23-летняя Тамила полгода планировала бежать. Она связалась с правозащитниками, которые помогают с эвакуацией квир-людям. Билеты были куплены уже на начало марта 2022 года. Начавшаяся война, говорит Тамила, изменила все.
«Мои двое братьев собрались на войну, как бы их мать и отец не просили, – рассказывает она. – Не потому, что они хотели воевать или ненависть была какая-нибудь к украинцам, чисто из-за денег ушли. Давали тогда по 300 тысяч рублей. Они думали, что война закончится быстро. В итоге один из них теперь где-то под Донбассом сейчас. На передовой ни разу не был, повезло ему. Деньги присылает, хоть и с задержками. А с другим братом дней через пять связь пропала. Отец молчит и не говорит вообще про войну. Он без ноги правой остался еще во время второй чеченской. Но чтобы он вот взял и возражал прямо против войны – такого не было ни разу еще».
По словам девушки, она решила не оставлять маму в такое время, так как она сильно переживает за нее: «Мне ее жалко очень. Она плачет каждый день. Ведь именно ее любимый сын пропал, самый младший который. И еще я мамину историю знаю. За отца выйти ее заставили, она его не любила. Но разве чеченок кто-то спрашивает, что они думают или хотят? И дети для нее утешением стали. Маму я люблю очень, но ее это не остановило от того, чтобы дать согласие на брак с мужчиной, гораздо старше меня. Согласие дал отец, конечно. Но мама и слова не сказала, никак не возразила. Молча согласилась она. Когда я начала плакаться ей, что не хочу, она меня ударила и сказала, что моим мнением никто не интересуется и никогда не будет. С этого разговора не было и дня, чтобы я не думала о побеге. Мысли о нем я оставила, когда жених мой, которому было 42, а мне было едва 20 тогда, скончался внезапно. Говорят, что от остановки сердца. Я не помню дня счастливее, чем тот день, когда он умер».
Тамила понимала – будут и другие женихи. В то же время у нее завязалась дружба с другой девушкой, которая переросла в более близкие чувства: «Мы познакомились в общей компании, когда я была на дне рождении двоюродной сестры. Стали дружить. Она ко мне приходила в гости. Родители ничего не говорили – подруга же. При этом она была скромной и веселой. Мама даже шутила, что засватаем ее для брата. Мы с ней сблизились очень. Любили лежать вместе, обнявшись. Болтали обо всем. Иногда мы обнимались настолько крепко, что я не могла понять, что я хочу дальше, можно ли ее поцеловать. Мне очень сильно хотелось. И вот в один из таких моментов она меня сама поцеловала».
Тамила продолжала встречаться, было множество разговоров о будущем – о совместном будущем, но все эти разговоры были из области «а вот если бы случилось так».
«А вот если бы случилось так, что нам разрешили жить отдельно, вместе... Если бы нам разрешили уехать в Москву… Если бы мы могли быть вместе… Было много этих "если". И было понимание, что ни одно из них не сбудется. Мы будем вместе, пока сможем скрываться. Что нас ждет? Отдадут замуж. Не спросят и отдадут», – рассказывает Тамила.
С ее девушкой так и случилось – ее выдали замуж и она уехала с мужем в город, в котором он жил, в Омск.
«Мы с ней какое-то время поддерживали связь, она плакала часто, – продолжает Тамила. – В итоге наше общение сошло на нет. Еще она забеременела. Мне было очень плохо. Я не хотела такой же участи и себе. Потому решила уехать. Чтобы самой решать».
Когда один из братьев пропал, дома наступила мрачная тишина, делится Тамила: «Побег я отложила – я просто не могу вот так бросить маму. Я решила, что уеду, когда наступит опасность, когда появится жених на горизонте. Пока что я маму не могу бросить».
Что до «запрета ЛГБТ-движения», то Тамилу это не пугает никак: «Я – чеченская девушка. Для меня в России ни один закон не работал никогда. Разве чеченок, бегущих от насилия, законы защищают? Чеченку-лесбиянку тоже не защитит никакой закон в России сегодня. Для меня этот запрет никакой роли не играет. Какие права могут отнять у того, у кого их никогда и не было?».
Айза
Ингушка Айза считает свою семью любящей и поддерживающей, хоть родители и строгие. Она говорит, что у матери к ней больше требований, чем у отца: «Мама постоянно говорит, как я должна одеваться, как должна выглядеть, что не должна краситься. Папа мне ни разу еще не говорил ничего насчет внешнего вида, никогда не говорил, с кем я должна или не должна общаться».
Семья большая – два дома на общий двор на окраине Малгобека. В одном живут бабушка и дедушка Айзы, в другом она с родителями и двумя сестрами. Двое старших братьев женаты, но живут рядом с городком.
«Я самая младшая в семье, поэтому, наверное, самая залюбленная, – рассказывает 19-летняя Айза. – Ко мне сватались много раз, но никому я не давала согласия. Родители к этому легко относятся, конечно, потому что надо сначала старших замуж выдать. Потом моего мнения особо спрашивать не будут, думаю».
Она много раз читала истории про девушек, что сбежали из ингушских семей от насилия и тирании дома: «Я знаю, что у меня есть возможность убежать, попросить о помощи. Но какая помощь? Меня никто не обижает, никто не бьет, есть контроль какой-то, но в сравнении с другими ингушками – у меня довольно свободная жизнь. Я учусь в университете, летом на работу ходила. У меня нет насилия дома. Если бы узнали, что мне нравятся девушки, то тогда – да, наверное, было другое отношение ко мне».
Рассказывать о своей ориентации Айза не собирается никому – ни родственникам, ни подругам. Она считает, что это ее личное дело. То, что ей нравятся девушки, Айза поняла в 14 лет.
«Все подружки в школе обсуждали мальчиков, кому, кто нравится, шутили. А я ощущала, что у меня нет интереса к ним. Меня тянуло к девочкам. Я переживала тогда, переживаю и сейчас. Я связывалась с одной организацией недавно, что помогает в эвакуации. Они мне сказали, что если нет прямой опасности, то лучше не уезжать сейчас, что нет такой возможности легкой выехать из страны. Когда настанет лучшее время, я не знаю. Сейчас я и не думаю, что уеду в ближайший год. Я ни с кем не встречаюсь, у меня есть девушка по переписке. Она живет в Москве, зовет к себе. Но взять и уехать просто я не могу – кто меня отпустить, я понимаю ведь, что никто».
Айза ведет анонимную страницу в инстаграме, критикует войну, критикует ситуацию с правами ЛГБТ-людей в стране: «Я не говорю даже откуда я. Мне этот аккаунт позволят более свободно дышать что ли. То, что у ЛГБТ-людей становится меньшей возможностей в стране, должно волновать нас всех. И я просто делаю, что могу. Выйти с радужным флагом в Малгобеке я не могу, но вот делиться своими переживаниями и мыслями анонимно могу».
Не удивляюсь, если в законе появится статья о мужеложстве. Не удивлюсь, если начнутся репрессии против людей, называя их геями
Не высовываться…
Волонтерка одной из НКО, что помогает квир-людям в России, говорит, что единственное верное решение для ЛГБТ-персоны сейчас – уехать в более безопасную страну: «Конечно, не все могут это себе позволить. Кто мог, те уехали сами. Мы помогаем психологической поддержкой тем, кто не может уехать по своим причинам. Тех, кто в опасности, мы эвакуируем в другие регионы России, в другие страны, если позволяет ситуация».
Тем, кто остается, собеседница рекомендует «не высовываться и быть осторожными». С ней соглашается правозащитник из другой дружественной организации. По его словам, в ближайшее время улучшений в стране не предвидеться: «Даже если режим падет, война закончится, то решения власти не будут быстро отменятся. Из-за признания "международного ЛГБТ-движения экстремистским" уезжают многие из наших коллег, многие остаются – кто-то считает, что надо бороться за свои права дальше, оставаясь в стране, кто-то не может по личным обстоятельствам. Помощь ЛГБТ-людям не прекратится, конечно. Но она изменится, станет более секретной, думаю».
По словам собеседника, режим ищет внутренних врагов: «Борьбой с террористами и экстремистами никого не удивишь, против запрета абортов тоже не соберешь особо людей, иностранные агенты тоже всем привычны. Остается только старая добрая борьба с геями. На основе ненависти с ЛГБТ-людям власть будет и пытаться объединять людей. Не удивляюсь, если в законе появится статья о мужеложстве. Не удивлюсь, если начнутся репрессии против людей, называя их геями, например. На Кавказе боевиками могли назвать любого, чтобы произвол и насилие полицейских не вызывал вопросов у людей. Так и сейчас любого могут назвать геем, чтобы оправдать попрание его прав и свобод. В опасности поэтому не только ЛГБТ+люди, но и все граждане России. Тут гражданское сознание должно у всех подняться, но когда у нас в стране такое было? Я не помню. Все будет хуже дальше».
КавказПрайд
Comentarios